Обоняние — древнейший вид чувствительности. В поисках любви и пропитания, для спасения, для определения нужного и чуждого им руководствуются и насекомые, и рыбы, и земноводные, и рептилии, и птицы, и млекопитающие, и, конечно же, люди. Правда, в нашей жизни обоняние играет второстепенную роль. Мы предпочитаем «один раз увидеть или сто раз услышать», чем вдохнуть аромат. И это несмотря на то, что наш нос прекрасно «вооружен» арсеналом из десяти миллионов хеморецепторов в окружении сотен миллионов обонятельных желез, благодаря которым мы легко можем различать свыше трех тысяч запахов.
Различать. И только. А вот понять и точно назвать то, что нам посчастливилось «различить», мы, увы, не можем. И в этом аспекте мы похожи на «друзей человека», которые тоже «все понимают, только сказать не могут». Причина данного казуса состоит в том, что мыслительный аппарат понимания, анализа и речи являет собой вторую сигнальную систему. Попросту ее можно назвать «системой сигналов, поступающих от других сигналов». То есть, то, что мы можем более-менее точно назвать — это оторванные от реалий действительности, преобразованные мозгом в «выводы» и «умозаключения» обобщения. Да, конечно, эти «обобщения» поступают из объективной реальности, из внешнего мира, но их окончательная форма базируется на имеемых знаниях, опыте, эрудиции и психологических клише.
Вот почему до сих пор не существует ни одной безукоризненной системы, классификации запахов. Разделив душистый мир на «эфирный», «цветочный», «амбровый», «мускусный», «чесночный», «шипровый», «озоновый», «земляной», «фужерный» «кожаный», «горелый», «каприловый» (или козлиный), «отталкивающий», «меркаптеновый» (фекальный), «тошнотворный», люди так и не привели терминологию к единому знаменателю. Потому что для одних горелый запах является и тошнотворным, а для других, например, для геронтофилов, запах псины, кошек и старушек — источник любовного томления.
Каждый человек живет в системе координат личного обонятельного опыта. Тайцам нравится «трупный запах» дуриана (от которого исландца будет долго выворачивать наизнанку), но шокирует едкий запахи мочи в сыре «Бри де Мо», а французы его обожают, хотя и падают в обонятельный обморок от туалетного запаха капустных щей, которыми с аппетитом лакомятся русские, также не защищенные от рвотного рефлекса при запахе исландского «Хаукарля» (тухлого мяса гренландской полярной акулы). Восприятие запахов — процесс интимный и всегда эмоционально окрашенный, поскольку они резонируют с первой сигнальной системой, после чего дело доходит до анализа, рассуждений и умозаключений, но всегда с соответствующим комментарием «приятно — неприятно», «мое — не мое».
В постсоветской России запах Нового года — это елка с мандаринами, а для европейца — имбирное печенье.
Все верно: «хороший» запах для русского носа французским или исландским обонятельным органом может трактоваться как «смертельно опасный». Почему? Как мы знаем, обонятельный эпителий (5 кв см) слизистой делится на 4 части. Правую и левую (правая ноздря лучше различает новые запахи, а левая более точно анализирует известные). Переднюю (вентральную или этническую), которую «дрессируют» привычные нам реалии (русских детей приучают к запаху щей и холодца, а тайских — к дуриану и цитронелле). И, наконец, заднюю (дорсальную или генетическую) часть обонятельной выстилки носа, которую можно назвать «генетическим зовом нашей родословной». Эта часть обонятельных рецепторов самая загадочная. При контакте с ароматами она вызывает у нас странные дежавю, когда мы вдруг «вспоминаем» то, чего с нами не было и быть не могло. Ностальгию, когда прекрасно адаптировавшийся к новой жизни эмигрант из-за мимолетного дуновения давно забытого аромата вдруг впадает в необъяснимую тоску. Когда заскучавший ребенок, вопрошающий: «Почему мамы так долго нет», неосознанно ложится на мамину подушку или брызгает на кошку ее духи, восполняя запахом ее желанный, но такой недосягаемый образ.
Но и это еще не все. Рецепторы «заднего носа» реагируют лишь на запахи, которые «записаны» в анналах древних структур мозга как самые судьбоносные. Потому что они активизируют систему адено-кортикотропных гормонов, побуждая нас трепетать и тревожиться. Они повышают скорость реакции, концентрацию внимания, мобилизуют защитные силы организма… Например, у граждан нашей страны — потомков свидетелей большевистского и сталинского террора, войн, застоя, лихих 90-х, — «дорсальный нос» активно воспринимает «репрессивные запахи». Каждый россиянин, попадая в любую прикормленную властью контору (налоговая, суд, ДЭЗ, миграционная служба, полиция, жилищная инспекция, управа, префектура, ОАТИ и т.п., про тюрьму и пенсионный фонд я даже не говорю), резко меняет стиль поведения. Из смельчака, рвущего на себе рубаху, он становится сдержанным, серьезным, любезным, сговорчивым, покладистым просителем. Он боится «требовать то, что положено по закону» и инстинктивно готов «отблагодарить» конторского благодетеля «хоть куницей, хоть бобром». Именно в этом качестве нашего генетического носа состоит феномен российского колорита всеобъемлющей вездесущей коррупции.
